Продаю груши дьяволу
Все художественные вставки из книжки.
В частности, в одной из "сказочек" раскрывается подоплека пролога, и то, чем же таким Бефет досадил Гарейну
+7Михаил осматривал руины Константинополя и плакал.
Конечно же, руин не было. Пожары давно были потушены, мертвые похоронены, завалы расчищены. Михаил понимал, что по человеческим меркам сменилось почти целое поколение. Но сквозь Доминион Сумерек – сквозь тени времени – он видел горящий город и оплакивал всё, что было потеряно.
"Вера,- подумал он,- что еще паразитирует на человеческой душе подобно ей? Это принятие чего-то, что они никогда не смогут по-настоящему познать, но в то же время цепляясь за это, как младенец за грудь”.
Михаил шел по улицам, и солнечный свет играл на бронзе, что носил перворожденный. Люди не видели каким он был на самом деле, и это было только к лучшему. Если пророк не имеет славы в своем отечестве, то он, Михаил Кто Подобен Богу, наследник Сотворенного Мира, воистину не имел бы здесь славы.
И все же… он видел свое имя в их душах. Он уже бывал в этом городе прежде, видел, как Византий превращался в Константинополь, и знал, что и этому имени суждено будет еще поменяться – но имя Михаил оставалось в их грезах. Его Двор стоял у власти над мыслями и душами других – но он никак не мог взять в толк, почему это имя, этот символ, резонировал здесь столь ярко.
Михаил обогнул угол и увидел свою цель: крошечную часовню, посвященную архангелу, носившему его имя. Возведение подобных часовенок еще не стало повсеместным явлением, но если он преуспеет, в скором времени так и будет. Он остановился перед часовней и внял любви, заключенной в ней, и видел детей, чьи руки вылепливали там крошечные фигурки. Он потянулся, смахнул деревянную труху и нащупал нечто действительно ценное: крохотный комочек необработанной бронзы.
Михаил покрутил его между пальцами, вытягивая от клятвы силу, приправленную верой – верой – что эти смертные вложили в своего архангела. Он еще раз всесторонне обдумал мысль о том, что он и в самом деле был ангельским Михаилом. В конце концов, он был солдатом, а этот ангел, предположительно, бился против врагов Божьих. Могли ли эти христиане попросту неверно запомнить Войну Сезонов? Вполне возможно. Человеческие разумы слабы и беспорядочны.
Он убрал комочек бронзы – не крупнее горошины – в мешочек, висевший на его шее, и направился прочь. Он никогда не бывал в Венецианском квартале – существовал ли он, когда перворожденный был здесь в прошлый раз? – но по мере того, как солнце начинало садиться, и Сумерки достигали пика, он окончательно определился в том, что теперь предпринять. Он приблизился к дому, в котором жила Мария, пугливая и нерешительная юная девушка, которую привез из родной Венеции ее честолюбивый отец.
Михаил увидел Марию, ожидавшую его снаружи от ее дома. Это была клятва – кусочек бронзы в обмен на касание Бога. И Михаил мог даровать его. Он свел руки вместе, как это делали люди, когда молились, и почувствовал прилив волшебства Туманов.
"Мария ощутит прикосновение Бога этой ночью,- думал Михаил.- Кто же подобен Богу? - подумал про себя перворожденный.- Я".
***
Мюриэль встала у двери и нахмурилась.
Ветер усиливался. Было бы ошибкой сказать, что Мюриэль управляла ветром, любила ветер или даже создавала его, ибо Мюриэль была ветром. Однако она предпочитала определять себя еще точнее. В конце концов, ветра могут помогать людям, наполняя их паруса или обдувая в жаркий день. Мюриэль же была зимним ветром под дверью, ветром, который завывал во время штормов, требуя крови и душ.
И в Мюриэли нарастал гнев.
Ворота этой крепости оставались закрытыми в течение долгого времени, даже по меркам фей. Судя по тому, как постарался ветер в создании обширных снежных заносов, скрывших под собой камень и металл дверей, Мюриэль предположила, что эти ворота стояли закрытыми даже до Битвы Камня. Возможно, правящий фейри, который жил здесь, увидев, что сражение приближается, стал проповедовать о «дне заклания» и «времени страха и малодушия». "Времени, последовавшем за Битвой Камня", - подумала Мюриэль, знавшая, о чем говорит, и тронула рукой замочную скважину.
Но она разыскивала перворожденного не ради этих двух пророчеств. Нет никаких сомнений в том, что те события уже сбылись, и то, что он предсказал их, было не более чем занятным развлечением. Многие феи могли в какой-то мере видеть будущее, хотя сама Мюриэль не имела такого проклятия. Должно быть, этот правящий фейри сделал еще одно, другое предсказание, прежде чем Высвободить свою силу над землей, призывая снег, лед и камень, дабы запечатать свои владения. А еще он бредил о человеческом короле, выжимавшем фейскую кровь из белого полотна, что Мюриэль и остальные Покровители нашли очень занятным.
Мюриэль уже испробовала на двери несколько различных заговоров, но та не поддавалась. Время или магия, не одно, так другое сделали ее неподатливой – но ничто не удержит ветер вечно. Мюриэль закрыла глаза, и, слившись с песней ветра, проскользнула под дверью в леденящем порыве. Она воссоздала свое тело на другой стороне и восхитилась тому, что узрела.
Это был чертог из камня и хрусталя, подлинный рай для Зимнерожденного. Мюриэль подняла взгляд и увидела людей, висевших под потолком заключенными в ледяные коконы, их отсутствующие и безмятежные лица – в ожидании, пока кто-нибудь воспользуется гостеприимством властителя. Как долго они провисели здесь, хотела бы она знать? Со времен еще до Битвы Камня? Невозможно - это было почти девять веков назад по времени людей. Но как они оказались здесь?
- Подмостовье, - точно в ответ произнес голос.
Мюриэль вздрогнула. Правитель, выше ее, но тонкий и серый, стоял перед ней.
- Подмостовье,- повторил он.- Люди падали с мостов или забирались в канавы под ними - и выходили сюда.
Мюриэль внимательно оглядела чертог, но не увидела мостов.
- Я не назвала бы себя незнакомой с Подмостовьем, сир,- сказала она.- Но я не вижу здесь ворот к этому месту.
Правитель, казалось, не слышал ее.
- Они выходят из-под мостов,- сказал он рассеянно,- и никогда не уходят.
Неодушевленная ветра покачала головой:
- Вы Потерянный,- сказала она, и снежинки у пола начали вихриться.- Я не могу исцелить вас, но также я не могу допустить, чтоб такой великолепный чертог оставался в руках слабака вроде вас.
Если властитель услышал и понял ее, то он не подал вида. «Тем лучше,- думала Мюриэль, призывая свои самые холодные ветра.- Пожалуй, я даже могу назвать это милосердием. Это должно понравиться слабейшим Покровителям».
***
- Недостойный,- сказал Хаунд.
Спрайт обслужил его и своего хозяина бокалом вина, а затем крадучись удалился как побитая собака.
- Я буду благодарен тебе, если ты не будешь говорить мне, как управлять моим поместьем, Солнцестояние.
Хозяин поместья был перворожденным Осени, надменным и жирным. Хаунд обслюнился просто глядя на него.
- Ты можешь благодарить меня. Я, пожалуй, скажу тебе это в любом случае,- Хаунд притворился, что не замечает неодобрительного взгляда. Один из его спрайтов, змееподобное существо с крыльями летучей мыши и шипованным хвостом, обвился вокруг его руки и сердито смотрел на фейри Осени. - Спрайты могут становиться перворожденными, не правда ли?
Осенний фейри казался изумленным:
- Но как…
- Я знаю, - Хаунд прищелкнул языком, будто бы подгоняя лошадь.- Я и подменыш и Лишенный Двора - погоди, как вы, жирные ублюдки, называете нас? Молокососы? Да. Я Лишенный Двора молокосос, и потому не могу ничего знать о магии.
-Прошу прощения? - теперь властитель был оскорблен. Свет факелов в комнате померк, и воздух стал по-осеннему холоден.
Хаунд заметил, как заиграли Туманы вокруг кончиков пальцев его хозяина. Должно быть, перворожденный был близок к Высвобождению какой-нибудь магии в его направлении. Наемник Солнцестояния решил чуть-чуть отсрочить это событие.
- Я прошу прощения. Я только подчеркнул, хотя, надо признать, окольным путем, что я лишь прошел свое Воспитание и большую часть Благословения до моей неудачной ссоры с наставником.
Один из спрайтов Пса, озорное существо, которого он звал Нобом, соскочило по мантии, остановившись у левой руки Хаунда. Осенний фейри слегка отпустил свою магию, но на спутников Хаунда посматривал нервно.
- Неудачная ссора? Я наслышан...
- Да?- Хаунд знал, что сейчас произойдет, но желал услышать ответ высокомерного дерьма.
- Хорошо, что ты убил его.
Оскорбленный, Хаунд откинулся назад.
- Никогда! Мой наставник был мне как отец, сир, и неважно, сколь сильно я мог презирать его, я бы никогда не поднял на него руку. Верно, я ушел, так и не пройдя Наречения, но я не питал к нему неприязни, ни тогда, и не сейчас.
Осенний фейри вздохнул и не заметил третьего спрайта, в облике черной крысы выскользнувшего из соседней комнаты.
- Однако,- продолжил Хаунд, в то время как его спутники подтягивались все ближе к нему.- Когда спрайты того поместья прознали про мой уход, они разыграли впечатляющий спектакль верности мне, прежде чем сбежать, дабы присоединиться ко мне.
Осеннерожденный сглотнул.
- В каком смысле?
Хаунд отставил свой бокал.
- Покажите ему, мальчики.
Он с удовлетворением отметил, что присоединились и некоторые из принадлежавших его хозяину спрайтов, поскольку стало ясно, что магия хозяина его не спасет.
- Кстати сказать,- заметил Хаунд истекавшему кровью перворожденному,- мне были предложены сокровища, титулы и услуги за твою гибель. От твоей сестры, не меньше.
Фейри сморгнул, но у него уже не осталось губ, и он не мог ответить.
- Я не принял сокровищ или титулов, хотя, признаться, я впадаю в искушение в случаях, когда речь заходит об услугах.
Глаза перворожденного расширились, а затем наполнились слезами.
- Нет, что я хотел взамен - были спрайты, служившие тебе, в том случае, если они захотят присоединиться ко мне.
Он внимательно осмотрелся. Каждый спрайт в этом поместье со злобой в глазах стоял, окружив своего бывшего хозяина.
Хаунд посмотрел в очаг. Огонь весело пылал.
- Делайте не спеша, парни.
Спрайты прыгнули. Каким-то образом фейри Осени нашел в себе силы кричать.
«Обращайтесь с ними хорошо,- подумал фейри Солнцестояния,- иначе, в конце концов, они будут охотиться вместе с Хаундом.»
***
- Ты боишься?
Тот, кто говорил, был выше и старше, однако, его голос слегка дрожал.
- Нет,- ответил тот, что пониже. Они были братьями, и частенько обманывали друг друга таким образом. Пауза.- Ты боишься? Когда М…
-Не произноси ее имя, ты, идиот!- младший брат отпрянул назад.- Ты желаешь вызвать ее гнев? Ты же знаешь, что она приходит уродливой, если разозлена? Бородавчатой и косматой как наша тетка, ты знаешь.
Младший скорчил рожу:
- Но ты боялся?
- Я не забываю истории,- сказал старший брат.
- Я помню, как отец говорил что М…,- он прервал себя и продолжил,- что она приходит к юношам и связывает их тела и язык так, что они не могут говорить или даже шевельнуться, и как она развлекалась с ними до утра и обгрызала их кожу,- заныл младший брат.
- Но это не совсем так. Она не хочет сделать больно.
- Что же она хочет тогда?
Старший брат слегка улыбнулся:
– Полагаю, ты узнаешь это сегодняшней ночью. С днем рожденья.
Вдвоем они продолжили идти к дому, осторожно балансируя с корзинами на плечах.
- Просто помни, не произноси ее имя.
- А что произойдет, если это сделать?
Старший брат посмотрел вперед, где был их дом, и пытался принять глубокомысленный вид.
- Никто не знает. Одни люди говорят, что тогда она съест твое сердце, - младший брат потрясенно открыл рот.- Другие - что просто уйдет и никогда больше не возвратится, а есть и те, кто утверждают, будто это обратит ее в камень.
- Так этим можно отделаться от нее,- младший брат казался обнадеженным. Старший юноша рассмеялся.
- Возможно. Или она может убить тебя. Кроме того, она не навредила мне. - Он с гордостью задрал нос.
Мара шла позади них, облаченная в Туманы, просто еще одна крестьянка. Если бы мальчишки остановились и осмотрелись, возможно, они заметили бы теплый туман вокруг своих лодыжек. Но они были юны и не посмотрели. Мара не забывала старшего брата, помнила его ужас от ее истинного облика, настолько безобразного насколько он уже упомянул, когда она два года тому прокралась в его постель. Но он понял, как только она уняла его тело и заглушила его голос, он сообразил, чего она желает и был согласен. Он проник под Туманы и бежал с нею, возлег с нею, любя ее той ночью.
Его брат сделает то же самое? Он отвергнет ее? Он назовет ее имя и заставит уйти?
Она будто плащом обернула Туманы вокруг себя, и проследовала к их дому. Она была взбудоражена. Этой ночью она, быть может, найдет любовь.
***
Люди решили жить у основания горы, и все же они удивились, когда гора рухнула.
Эльзабет наблюдала с вершины холма. Ее глаза по-кошачьи мерцали, и она утирала свежие сливки со своих губ, по мере того, как горы пели ей. Они напевали о лишениях, времени и красоте потеплений и похолоданий в течение месяцев. Эльзабет принадлежала к Весеннему Двору, а потому она точнее других фей могла ощутить момент, когда заканчиваются холода и начинает теплеть. Она припала к земле в тени от громадного ивняка и следила за людьми из деревни.
Она могла бы пожалеть их, но судьба есть судьба. Горы пели, и Эльзабет исполняла клятву.
Конечно, люди не помнили клятву. Они не забывали оставлять сливки для Эльзабет, да и то не всегда - другие деревни в этом отношении были лучше. Они не забывали поместить железо на дверь, дабы не впустить троллей и других диких спрайтов, но в последнее время они использовали железо для подковки своих лошадей и на другие подобные варварства.
Эльзабет слушала песню горы, поведавшей ей о том, что люди нарушили клятву, и стала подпевать. Ее маленькое тело отвердело, ее глаза изменялись – от золотого через зеленый до черного. Ее волосы обратились в превосходный камень, а каменная крошка посыпалась из ее уст и ушей. Она подняла, а затем обрушила свой маленький кулачок о землю, беря под контроль Доминион Рассвета – власть над землей и камнем – и Высвободила его.
Где-то высоко на вершине горы, валун зашатался, высвободив себя из впадины. Быть может, он упал бы на следующий день или в следующем году, но он упал бы. И потому Эльзабет не чувствовала себя виноватой за то, что толкала его. Люди обещали прекратить выработку, когда они достигнут Черного Стекла. Но на это потребовались поколения, и они забыли милость, проявленную перворожденным «отцом» Эльзабет, вообще позволившим им добывать руду. Ее отец дал им инструменты, и затем позволил прокапывать свой путь в горе, и даже много лет спустя обменял свою собственную рожденную дочь на Эльзабет. Но к этому времени, люди забыли клятву. А вчера достигли Черного Стекла.
Некоторые из них тогда ощутили клятву. Они видели темное мерцание от камней и хотели остановиться. Но большинство из них не сделало этого.
- Берите от горы, что пожелаете, - шептала Эльзабет в ночь, - но покиньте мое Черное Стекло, ибо оно священно, как кровь возлюбленного для меня. - Ее губы стучали друг о друга, словно камнем по камню. Высвобождение было почти полным.- Возьмете Черное Стекло – возьмете и всю гору вместе с ним.
Когда валун с грохотом сорвался с горы на деревню, увлекая за собой сотни братьев своих меньших, Эльзабет пришло в голову, что возможно люди просто не понимали клятвы.
Уже не имело значения. Судьба – есть судьба.
***
Очаг был горяч и манил.
Гестия переступила через порог дома и сделала ей предложение. Хозяйка дома устала присматривать за ребенком и была рада получить немного покоя. Она согласилась, в жизни не знавшая, что тем самым выполняет договор, восходящий к дням даже до того, как бабушка матери ее матери была ребенком на руках.
Гестия подхватила младенца, села у очага, чтобы поддерживать огонь, и удовлетворенно вздохнула. Она закрыла глаза и прижала человеческое дитя к себе, игнорируя вопросы матери ребенка о своем имени и о том, откуда она. Возможно, она придумает ответы на них позже. А пока она удерживала младенца и грелась в клятве.
Когда она снова открыла свои глаза, огонь погас, оставив угольки, а младенец был в своей колыбели. Женщина спала рядом со своим мужем. Гестия в замешательстве огляделась, а потом вспомнила, где она. Должно быть, минули часы, но по ее ощущениям прошло всего несколько минут.
«Огонь и дети не знают времени»,- подумала она, и поднялась, желая осмотреться.
Дверь была открыта, и невысокий коренастый мужчина стоял в проеме. Глаза Гестии сузились на нем. От него пахло фейри. Она принюхалась, ощутив запах холодного дождя и золы – а значит, Зимнерожденного.
- Чего ты хочешь?- Гестия говорила на трескучем стаккато языка Летнего Двора. Слышавший его человек мог ошибочно принять за потрескивание желудей в огне. Она не предполагала, что этот фейри поймет ее, но хотела, чтобы он знал, кто она такая.
Однако, к ее удивлению, он ответил на вопрос, хотя и не на Летнем наречии. Он говорил на неразборчивом языке Зимнего Двора, звучавшем подобно крикам морских птиц, дерущихся над рыбьими потрохами.
- Я здесь, чтобы забрать ребенка,- сказал он. Фейри шагнул в комнату, и Гестия смогла ощутить запах крови от его зубов.
- Я скорее сгорю,- ответила она и отбросила Туманы, представ во всем блеске славы, как Гестия, Хозяйка Домашнего Очага. Золотые монеты падали с ее черных волос, ниспадавших по спине, а ее глаза поменялись на ало-черные угли очага. Зимнерожденный ухмыльнулся, но сделал еще шаг.
Гестия воздела руку, и воззвала к Доминиону Дня.
- Иди,- отчетливо сказала она голосом, подобным горящей листве. Он повернулся и сбежал, а Гестия мельком взглянула на колыбель.
Смертная мать стояла, удерживая свое дитя, уставившись на Гестию с ужасом в глазах. Похоже, она даже не заметила Зимнего фейри.
- Убирайся!- закричала она.
Гестия шагнула было вперед, чтоб оправдать себя, но тотчас согнулась пополам от боли. Столь же могущественный, как и перворожденная, страх матери был еще сильнее. Ибо нет такой боли, что мать не перенесла бы за своего ребенка. Гестия запнулась о дверь, оставляя за собой следы из золы и сажи на полу, и бежала в холодную ночь, и крики младенца – ребенка, которого она утешала и качала во сне еще этой ночью – звенели в ее ушах.
***
Люсель запрокинула голову, дерзко взглянув на Гарэйна, выпятив подбородок.
- Я не верю тебе.
Гарэйн беспомощно покачал головой:
- Любовь моя, я не могу показать тебе. Я не могу, не сейчас.
- Потому что я могу не вынести этого?
Гарэйн обреченно кивнул. Ее насмешка была большим, нежели мог вынести он.
- Пожалуйста, просто подожди до следующего полнолуния. Я отведу тебя в свое королевство…
- Во дворец? Твердыню фейри, где ты почитаем как властитель?
-Как полководец, - прошептал он. Он указал на себя, сам не зная почему. Доминион Дня укрыл его в теле человека, ничем не отличавшегося от любого другого.
Люсель повернулась к нему спиной.
-Ты приходишь сюда каждую ночь и овладеваешь мной. Ты забрал мою девственность и воспользовался моей добродетелью, и ты еще утверждаешь, что заберешь меня отсюда…
- Так и будет, – Гарэйн понизил голос. Он был разозлен.- Я обещал тебе, что я отведу тебя в свой дворец, и ты заживешь там как королева, но ты должны быть терпелива. Если бы ты увидела меня здесь, сейчас, если бы ты услышала мой голос ... - он оборвал себя. Его голос мог заставить подчиняться хищных волков, мог выжать слезу из камней. Он не знал, как обращаться с ревнивой, безумной влюбленной человеческой девчонкой.
- Я не верю тебе,- сказала она, однако голос ее дрожал. - Я думаю, что ты обманщик, бродяга, который хотел лишь взять меня, а потом удрать к следующей по уши влюбленной девке, готовой раздвинуть для тебя свои ноги.
Гарэйн скрипнул зубами. Если бы его войска слышали, как человек вот так разговаривал с ним…
-Почему ты не веришь мне теперь?- Он шагнул вперед и коснулся ее плеча. Она напряглась. - Ты поверила мне вчера, почему сейчас сомневаешься во мне?
Он не мог видеть ее лицо, но он смотрел на ее тело, а оно поведало все.
- Кто-то сказал, чтобы ты сомневалась во мне.
Она промолчала.
- Кто-то убедил тебя, что я лгал.
Люсель потупила взгляд.
-Кто это был?
Она не ответила, но Гарэйн увидел то, что говорила ее душа. Он увидел лицо Осеннерожденного, звавшегося Бефетом, и его душа сломалась, подобно молодому побегу весной.
- Столь быстро разувериваешься, столь быстро расточаешь любезности другому?
Она повернулась лицом к нему, готовая извиняться, отрицать это, молить о пощаде – Гарэйн так и не узнал. Он предстал во всем блеске славы, Зачарование Лета рассеялось, открывая его истинный облик. Мало что поменялось – в отличие от других из его Двора, он был вполне человеком. Но потом он заговорил.
Деревья вокруг него склонились ближе, чтобы послушать. Трава выдернула себя из земли, а лесные звери приблизились настолько близко, насколько они отважились, силясь уловить хотя бы звук голоса Гарэйна Приносящего Слезы.
Только Люсель слышала его слова, и она упала на колени, беззвучно рыдая.
Гарэйн повернулся и ушел в лес. Люсель будет плакать вечно, зная, что она потеряла.
И, несмотря на это, ни слезинки не проронили его глаза, так пожелал Гарэйн.
В частности, в одной из "сказочек" раскрывается подоплека пролога, и то, чем же таким Бефет досадил Гарейну
+7Михаил осматривал руины Константинополя и плакал.
Конечно же, руин не было. Пожары давно были потушены, мертвые похоронены, завалы расчищены. Михаил понимал, что по человеческим меркам сменилось почти целое поколение. Но сквозь Доминион Сумерек – сквозь тени времени – он видел горящий город и оплакивал всё, что было потеряно.
"Вера,- подумал он,- что еще паразитирует на человеческой душе подобно ей? Это принятие чего-то, что они никогда не смогут по-настоящему познать, но в то же время цепляясь за это, как младенец за грудь”.
Михаил шел по улицам, и солнечный свет играл на бронзе, что носил перворожденный. Люди не видели каким он был на самом деле, и это было только к лучшему. Если пророк не имеет славы в своем отечестве, то он, Михаил Кто Подобен Богу, наследник Сотворенного Мира, воистину не имел бы здесь славы.
И все же… он видел свое имя в их душах. Он уже бывал в этом городе прежде, видел, как Византий превращался в Константинополь, и знал, что и этому имени суждено будет еще поменяться – но имя Михаил оставалось в их грезах. Его Двор стоял у власти над мыслями и душами других – но он никак не мог взять в толк, почему это имя, этот символ, резонировал здесь столь ярко.
Михаил обогнул угол и увидел свою цель: крошечную часовню, посвященную архангелу, носившему его имя. Возведение подобных часовенок еще не стало повсеместным явлением, но если он преуспеет, в скором времени так и будет. Он остановился перед часовней и внял любви, заключенной в ней, и видел детей, чьи руки вылепливали там крошечные фигурки. Он потянулся, смахнул деревянную труху и нащупал нечто действительно ценное: крохотный комочек необработанной бронзы.
Михаил покрутил его между пальцами, вытягивая от клятвы силу, приправленную верой – верой – что эти смертные вложили в своего архангела. Он еще раз всесторонне обдумал мысль о том, что он и в самом деле был ангельским Михаилом. В конце концов, он был солдатом, а этот ангел, предположительно, бился против врагов Божьих. Могли ли эти христиане попросту неверно запомнить Войну Сезонов? Вполне возможно. Человеческие разумы слабы и беспорядочны.
Он убрал комочек бронзы – не крупнее горошины – в мешочек, висевший на его шее, и направился прочь. Он никогда не бывал в Венецианском квартале – существовал ли он, когда перворожденный был здесь в прошлый раз? – но по мере того, как солнце начинало садиться, и Сумерки достигали пика, он окончательно определился в том, что теперь предпринять. Он приблизился к дому, в котором жила Мария, пугливая и нерешительная юная девушка, которую привез из родной Венеции ее честолюбивый отец.
Михаил увидел Марию, ожидавшую его снаружи от ее дома. Это была клятва – кусочек бронзы в обмен на касание Бога. И Михаил мог даровать его. Он свел руки вместе, как это делали люди, когда молились, и почувствовал прилив волшебства Туманов.
"Мария ощутит прикосновение Бога этой ночью,- думал Михаил.- Кто же подобен Богу? - подумал про себя перворожденный.- Я".
***
Мюриэль встала у двери и нахмурилась.
Ветер усиливался. Было бы ошибкой сказать, что Мюриэль управляла ветром, любила ветер или даже создавала его, ибо Мюриэль была ветром. Однако она предпочитала определять себя еще точнее. В конце концов, ветра могут помогать людям, наполняя их паруса или обдувая в жаркий день. Мюриэль же была зимним ветром под дверью, ветром, который завывал во время штормов, требуя крови и душ.
И в Мюриэли нарастал гнев.
Ворота этой крепости оставались закрытыми в течение долгого времени, даже по меркам фей. Судя по тому, как постарался ветер в создании обширных снежных заносов, скрывших под собой камень и металл дверей, Мюриэль предположила, что эти ворота стояли закрытыми даже до Битвы Камня. Возможно, правящий фейри, который жил здесь, увидев, что сражение приближается, стал проповедовать о «дне заклания» и «времени страха и малодушия». "Времени, последовавшем за Битвой Камня", - подумала Мюриэль, знавшая, о чем говорит, и тронула рукой замочную скважину.
Но она разыскивала перворожденного не ради этих двух пророчеств. Нет никаких сомнений в том, что те события уже сбылись, и то, что он предсказал их, было не более чем занятным развлечением. Многие феи могли в какой-то мере видеть будущее, хотя сама Мюриэль не имела такого проклятия. Должно быть, этот правящий фейри сделал еще одно, другое предсказание, прежде чем Высвободить свою силу над землей, призывая снег, лед и камень, дабы запечатать свои владения. А еще он бредил о человеческом короле, выжимавшем фейскую кровь из белого полотна, что Мюриэль и остальные Покровители нашли очень занятным.
Мюриэль уже испробовала на двери несколько различных заговоров, но та не поддавалась. Время или магия, не одно, так другое сделали ее неподатливой – но ничто не удержит ветер вечно. Мюриэль закрыла глаза, и, слившись с песней ветра, проскользнула под дверью в леденящем порыве. Она воссоздала свое тело на другой стороне и восхитилась тому, что узрела.
Это был чертог из камня и хрусталя, подлинный рай для Зимнерожденного. Мюриэль подняла взгляд и увидела людей, висевших под потолком заключенными в ледяные коконы, их отсутствующие и безмятежные лица – в ожидании, пока кто-нибудь воспользуется гостеприимством властителя. Как долго они провисели здесь, хотела бы она знать? Со времен еще до Битвы Камня? Невозможно - это было почти девять веков назад по времени людей. Но как они оказались здесь?
- Подмостовье, - точно в ответ произнес голос.
Мюриэль вздрогнула. Правитель, выше ее, но тонкий и серый, стоял перед ней.
- Подмостовье,- повторил он.- Люди падали с мостов или забирались в канавы под ними - и выходили сюда.
Мюриэль внимательно оглядела чертог, но не увидела мостов.
- Я не назвала бы себя незнакомой с Подмостовьем, сир,- сказала она.- Но я не вижу здесь ворот к этому месту.
Правитель, казалось, не слышал ее.
- Они выходят из-под мостов,- сказал он рассеянно,- и никогда не уходят.
Неодушевленная ветра покачала головой:
- Вы Потерянный,- сказала она, и снежинки у пола начали вихриться.- Я не могу исцелить вас, но также я не могу допустить, чтоб такой великолепный чертог оставался в руках слабака вроде вас.
Если властитель услышал и понял ее, то он не подал вида. «Тем лучше,- думала Мюриэль, призывая свои самые холодные ветра.- Пожалуй, я даже могу назвать это милосердием. Это должно понравиться слабейшим Покровителям».
***
- Недостойный,- сказал Хаунд.
Спрайт обслужил его и своего хозяина бокалом вина, а затем крадучись удалился как побитая собака.
- Я буду благодарен тебе, если ты не будешь говорить мне, как управлять моим поместьем, Солнцестояние.
Хозяин поместья был перворожденным Осени, надменным и жирным. Хаунд обслюнился просто глядя на него.
- Ты можешь благодарить меня. Я, пожалуй, скажу тебе это в любом случае,- Хаунд притворился, что не замечает неодобрительного взгляда. Один из его спрайтов, змееподобное существо с крыльями летучей мыши и шипованным хвостом, обвился вокруг его руки и сердито смотрел на фейри Осени. - Спрайты могут становиться перворожденными, не правда ли?
Осенний фейри казался изумленным:
- Но как…
- Я знаю, - Хаунд прищелкнул языком, будто бы подгоняя лошадь.- Я и подменыш и Лишенный Двора - погоди, как вы, жирные ублюдки, называете нас? Молокососы? Да. Я Лишенный Двора молокосос, и потому не могу ничего знать о магии.
-Прошу прощения? - теперь властитель был оскорблен. Свет факелов в комнате померк, и воздух стал по-осеннему холоден.
Хаунд заметил, как заиграли Туманы вокруг кончиков пальцев его хозяина. Должно быть, перворожденный был близок к Высвобождению какой-нибудь магии в его направлении. Наемник Солнцестояния решил чуть-чуть отсрочить это событие.
- Я прошу прощения. Я только подчеркнул, хотя, надо признать, окольным путем, что я лишь прошел свое Воспитание и большую часть Благословения до моей неудачной ссоры с наставником.
Один из спрайтов Пса, озорное существо, которого он звал Нобом, соскочило по мантии, остановившись у левой руки Хаунда. Осенний фейри слегка отпустил свою магию, но на спутников Хаунда посматривал нервно.
- Неудачная ссора? Я наслышан...
- Да?- Хаунд знал, что сейчас произойдет, но желал услышать ответ высокомерного дерьма.
- Хорошо, что ты убил его.
Оскорбленный, Хаунд откинулся назад.
- Никогда! Мой наставник был мне как отец, сир, и неважно, сколь сильно я мог презирать его, я бы никогда не поднял на него руку. Верно, я ушел, так и не пройдя Наречения, но я не питал к нему неприязни, ни тогда, и не сейчас.
Осенний фейри вздохнул и не заметил третьего спрайта, в облике черной крысы выскользнувшего из соседней комнаты.
- Однако,- продолжил Хаунд, в то время как его спутники подтягивались все ближе к нему.- Когда спрайты того поместья прознали про мой уход, они разыграли впечатляющий спектакль верности мне, прежде чем сбежать, дабы присоединиться ко мне.
Осеннерожденный сглотнул.
- В каком смысле?
Хаунд отставил свой бокал.
- Покажите ему, мальчики.
Он с удовлетворением отметил, что присоединились и некоторые из принадлежавших его хозяину спрайтов, поскольку стало ясно, что магия хозяина его не спасет.
- Кстати сказать,- заметил Хаунд истекавшему кровью перворожденному,- мне были предложены сокровища, титулы и услуги за твою гибель. От твоей сестры, не меньше.
Фейри сморгнул, но у него уже не осталось губ, и он не мог ответить.
- Я не принял сокровищ или титулов, хотя, признаться, я впадаю в искушение в случаях, когда речь заходит об услугах.
Глаза перворожденного расширились, а затем наполнились слезами.
- Нет, что я хотел взамен - были спрайты, служившие тебе, в том случае, если они захотят присоединиться ко мне.
Он внимательно осмотрелся. Каждый спрайт в этом поместье со злобой в глазах стоял, окружив своего бывшего хозяина.
Хаунд посмотрел в очаг. Огонь весело пылал.
- Делайте не спеша, парни.
Спрайты прыгнули. Каким-то образом фейри Осени нашел в себе силы кричать.
«Обращайтесь с ними хорошо,- подумал фейри Солнцестояния,- иначе, в конце концов, они будут охотиться вместе с Хаундом.»
***
- Ты боишься?
Тот, кто говорил, был выше и старше, однако, его голос слегка дрожал.
- Нет,- ответил тот, что пониже. Они были братьями, и частенько обманывали друг друга таким образом. Пауза.- Ты боишься? Когда М…
-Не произноси ее имя, ты, идиот!- младший брат отпрянул назад.- Ты желаешь вызвать ее гнев? Ты же знаешь, что она приходит уродливой, если разозлена? Бородавчатой и косматой как наша тетка, ты знаешь.
Младший скорчил рожу:
- Но ты боялся?
- Я не забываю истории,- сказал старший брат.
- Я помню, как отец говорил что М…,- он прервал себя и продолжил,- что она приходит к юношам и связывает их тела и язык так, что они не могут говорить или даже шевельнуться, и как она развлекалась с ними до утра и обгрызала их кожу,- заныл младший брат.
- Но это не совсем так. Она не хочет сделать больно.
- Что же она хочет тогда?
Старший брат слегка улыбнулся:
– Полагаю, ты узнаешь это сегодняшней ночью. С днем рожденья.
Вдвоем они продолжили идти к дому, осторожно балансируя с корзинами на плечах.
- Просто помни, не произноси ее имя.
- А что произойдет, если это сделать?
Старший брат посмотрел вперед, где был их дом, и пытался принять глубокомысленный вид.
- Никто не знает. Одни люди говорят, что тогда она съест твое сердце, - младший брат потрясенно открыл рот.- Другие - что просто уйдет и никогда больше не возвратится, а есть и те, кто утверждают, будто это обратит ее в камень.
- Так этим можно отделаться от нее,- младший брат казался обнадеженным. Старший юноша рассмеялся.
- Возможно. Или она может убить тебя. Кроме того, она не навредила мне. - Он с гордостью задрал нос.
Мара шла позади них, облаченная в Туманы, просто еще одна крестьянка. Если бы мальчишки остановились и осмотрелись, возможно, они заметили бы теплый туман вокруг своих лодыжек. Но они были юны и не посмотрели. Мара не забывала старшего брата, помнила его ужас от ее истинного облика, настолько безобразного насколько он уже упомянул, когда она два года тому прокралась в его постель. Но он понял, как только она уняла его тело и заглушила его голос, он сообразил, чего она желает и был согласен. Он проник под Туманы и бежал с нею, возлег с нею, любя ее той ночью.
Его брат сделает то же самое? Он отвергнет ее? Он назовет ее имя и заставит уйти?
Она будто плащом обернула Туманы вокруг себя, и проследовала к их дому. Она была взбудоражена. Этой ночью она, быть может, найдет любовь.
***
Люди решили жить у основания горы, и все же они удивились, когда гора рухнула.
Эльзабет наблюдала с вершины холма. Ее глаза по-кошачьи мерцали, и она утирала свежие сливки со своих губ, по мере того, как горы пели ей. Они напевали о лишениях, времени и красоте потеплений и похолоданий в течение месяцев. Эльзабет принадлежала к Весеннему Двору, а потому она точнее других фей могла ощутить момент, когда заканчиваются холода и начинает теплеть. Она припала к земле в тени от громадного ивняка и следила за людьми из деревни.
Она могла бы пожалеть их, но судьба есть судьба. Горы пели, и Эльзабет исполняла клятву.
Конечно, люди не помнили клятву. Они не забывали оставлять сливки для Эльзабет, да и то не всегда - другие деревни в этом отношении были лучше. Они не забывали поместить железо на дверь, дабы не впустить троллей и других диких спрайтов, но в последнее время они использовали железо для подковки своих лошадей и на другие подобные варварства.
Эльзабет слушала песню горы, поведавшей ей о том, что люди нарушили клятву, и стала подпевать. Ее маленькое тело отвердело, ее глаза изменялись – от золотого через зеленый до черного. Ее волосы обратились в превосходный камень, а каменная крошка посыпалась из ее уст и ушей. Она подняла, а затем обрушила свой маленький кулачок о землю, беря под контроль Доминион Рассвета – власть над землей и камнем – и Высвободила его.
Где-то высоко на вершине горы, валун зашатался, высвободив себя из впадины. Быть может, он упал бы на следующий день или в следующем году, но он упал бы. И потому Эльзабет не чувствовала себя виноватой за то, что толкала его. Люди обещали прекратить выработку, когда они достигнут Черного Стекла. Но на это потребовались поколения, и они забыли милость, проявленную перворожденным «отцом» Эльзабет, вообще позволившим им добывать руду. Ее отец дал им инструменты, и затем позволил прокапывать свой путь в горе, и даже много лет спустя обменял свою собственную рожденную дочь на Эльзабет. Но к этому времени, люди забыли клятву. А вчера достигли Черного Стекла.
Некоторые из них тогда ощутили клятву. Они видели темное мерцание от камней и хотели остановиться. Но большинство из них не сделало этого.
- Берите от горы, что пожелаете, - шептала Эльзабет в ночь, - но покиньте мое Черное Стекло, ибо оно священно, как кровь возлюбленного для меня. - Ее губы стучали друг о друга, словно камнем по камню. Высвобождение было почти полным.- Возьмете Черное Стекло – возьмете и всю гору вместе с ним.
Когда валун с грохотом сорвался с горы на деревню, увлекая за собой сотни братьев своих меньших, Эльзабет пришло в голову, что возможно люди просто не понимали клятвы.
Уже не имело значения. Судьба – есть судьба.
***
Очаг был горяч и манил.
Гестия переступила через порог дома и сделала ей предложение. Хозяйка дома устала присматривать за ребенком и была рада получить немного покоя. Она согласилась, в жизни не знавшая, что тем самым выполняет договор, восходящий к дням даже до того, как бабушка матери ее матери была ребенком на руках.
Гестия подхватила младенца, села у очага, чтобы поддерживать огонь, и удовлетворенно вздохнула. Она закрыла глаза и прижала человеческое дитя к себе, игнорируя вопросы матери ребенка о своем имени и о том, откуда она. Возможно, она придумает ответы на них позже. А пока она удерживала младенца и грелась в клятве.
Когда она снова открыла свои глаза, огонь погас, оставив угольки, а младенец был в своей колыбели. Женщина спала рядом со своим мужем. Гестия в замешательстве огляделась, а потом вспомнила, где она. Должно быть, минули часы, но по ее ощущениям прошло всего несколько минут.
«Огонь и дети не знают времени»,- подумала она, и поднялась, желая осмотреться.
Дверь была открыта, и невысокий коренастый мужчина стоял в проеме. Глаза Гестии сузились на нем. От него пахло фейри. Она принюхалась, ощутив запах холодного дождя и золы – а значит, Зимнерожденного.
- Чего ты хочешь?- Гестия говорила на трескучем стаккато языка Летнего Двора. Слышавший его человек мог ошибочно принять за потрескивание желудей в огне. Она не предполагала, что этот фейри поймет ее, но хотела, чтобы он знал, кто она такая.
Однако, к ее удивлению, он ответил на вопрос, хотя и не на Летнем наречии. Он говорил на неразборчивом языке Зимнего Двора, звучавшем подобно крикам морских птиц, дерущихся над рыбьими потрохами.
- Я здесь, чтобы забрать ребенка,- сказал он. Фейри шагнул в комнату, и Гестия смогла ощутить запах крови от его зубов.
- Я скорее сгорю,- ответила она и отбросила Туманы, представ во всем блеске славы, как Гестия, Хозяйка Домашнего Очага. Золотые монеты падали с ее черных волос, ниспадавших по спине, а ее глаза поменялись на ало-черные угли очага. Зимнерожденный ухмыльнулся, но сделал еще шаг.
Гестия воздела руку, и воззвала к Доминиону Дня.
- Иди,- отчетливо сказала она голосом, подобным горящей листве. Он повернулся и сбежал, а Гестия мельком взглянула на колыбель.
Смертная мать стояла, удерживая свое дитя, уставившись на Гестию с ужасом в глазах. Похоже, она даже не заметила Зимнего фейри.
- Убирайся!- закричала она.
Гестия шагнула было вперед, чтоб оправдать себя, но тотчас согнулась пополам от боли. Столь же могущественный, как и перворожденная, страх матери был еще сильнее. Ибо нет такой боли, что мать не перенесла бы за своего ребенка. Гестия запнулась о дверь, оставляя за собой следы из золы и сажи на полу, и бежала в холодную ночь, и крики младенца – ребенка, которого она утешала и качала во сне еще этой ночью – звенели в ее ушах.
***
Люсель запрокинула голову, дерзко взглянув на Гарэйна, выпятив подбородок.
- Я не верю тебе.
Гарэйн беспомощно покачал головой:
- Любовь моя, я не могу показать тебе. Я не могу, не сейчас.
- Потому что я могу не вынести этого?
Гарэйн обреченно кивнул. Ее насмешка была большим, нежели мог вынести он.
- Пожалуйста, просто подожди до следующего полнолуния. Я отведу тебя в свое королевство…
- Во дворец? Твердыню фейри, где ты почитаем как властитель?
-Как полководец, - прошептал он. Он указал на себя, сам не зная почему. Доминион Дня укрыл его в теле человека, ничем не отличавшегося от любого другого.
Люсель повернулась к нему спиной.
-Ты приходишь сюда каждую ночь и овладеваешь мной. Ты забрал мою девственность и воспользовался моей добродетелью, и ты еще утверждаешь, что заберешь меня отсюда…
- Так и будет, – Гарэйн понизил голос. Он был разозлен.- Я обещал тебе, что я отведу тебя в свой дворец, и ты заживешь там как королева, но ты должны быть терпелива. Если бы ты увидела меня здесь, сейчас, если бы ты услышала мой голос ... - он оборвал себя. Его голос мог заставить подчиняться хищных волков, мог выжать слезу из камней. Он не знал, как обращаться с ревнивой, безумной влюбленной человеческой девчонкой.
- Я не верю тебе,- сказала она, однако голос ее дрожал. - Я думаю, что ты обманщик, бродяга, который хотел лишь взять меня, а потом удрать к следующей по уши влюбленной девке, готовой раздвинуть для тебя свои ноги.
Гарэйн скрипнул зубами. Если бы его войска слышали, как человек вот так разговаривал с ним…
-Почему ты не веришь мне теперь?- Он шагнул вперед и коснулся ее плеча. Она напряглась. - Ты поверила мне вчера, почему сейчас сомневаешься во мне?
Он не мог видеть ее лицо, но он смотрел на ее тело, а оно поведало все.
- Кто-то сказал, чтобы ты сомневалась во мне.
Она промолчала.
- Кто-то убедил тебя, что я лгал.
Люсель потупила взгляд.
-Кто это был?
Она не ответила, но Гарэйн увидел то, что говорила ее душа. Он увидел лицо Осеннерожденного, звавшегося Бефетом, и его душа сломалась, подобно молодому побегу весной.
- Столь быстро разувериваешься, столь быстро расточаешь любезности другому?
Она повернулась лицом к нему, готовая извиняться, отрицать это, молить о пощаде – Гарэйн так и не узнал. Он предстал во всем блеске славы, Зачарование Лета рассеялось, открывая его истинный облик. Мало что поменялось – в отличие от других из его Двора, он был вполне человеком. Но потом он заговорил.
Деревья вокруг него склонились ближе, чтобы послушать. Трава выдернула себя из земли, а лесные звери приблизились настолько близко, насколько они отважились, силясь уловить хотя бы звук голоса Гарэйна Приносящего Слезы.
Только Люсель слышала его слова, и она упала на колени, беззвучно рыдая.
Гарэйн повернулся и ушел в лес. Люсель будет плакать вечно, зная, что она потеряла.
И, несмотря на это, ни слезинки не проронили его глаза, так пожелал Гарэйн.
@темы: феечковое, dark age fae