Продаю груши дьяволу
Этот выбор слов 
Коракс кивнул и мрачно, едва заметно, улыбнулся. Улыбка выглядела болезненной ― смех Коракса всегда был искренним, но простая улыбка, казалось, давалась ему с трудом. Жиллиману подумалось, что это оттого, что брат провел детство за решеткой.
***
Жиллиман прилагал столько усилий к соблюдению правил, что Кораксу иногда становилось смешно, насколько отчаянно брат старался всем показать, что в нем начисто отсутствует тяга к показушности. Коракс подозревал, что под личиной рационализатора Жиллиман скрывал огромное эго и отвратительный характер, хотя тут уж не Кораксу было его судить ― у него самого было и то, и другое.
читать дальшеВзглянув в лицо Кораксу, Фенк с трудом удержался от того, чтобы не вздрогнуть. От примарха словно расходилась сокрушительная волна харизмы. Он был теневым охотником, и поговаривали, что его невозможно увидеть до того, как он нанесет удар ― и Фенк невольно задумался, как такое существо вообще может прятаться.
Кожа Коракса была белой как снег, длинные черные волосы свободно ниспадали на плечи, полностью черные глаза поблескивали, отражая окружающий свет. В этих глазах не было видно белка, а радужная оболочка, если она вообще в них была, чернотой не уступала зрачкам. Глаза смотрели прямо на Фенка, проникали в самую душу, и адмирал почувствовал, как у него внутри все сжалось.
― Приглушить свет, ― приказал он, и его голос дрогнул. Оружие его капитанов, едва заметно задрожавших, тихонько зазвенело.
Люмены поблекли, и сияние, окружающее Фенка и его командиров, потухло. Залу заполнил полумрак. Глаза Коракса были созданы самим Императором, они могли легко переносить куда более яркий свет, чем обычные человеческие, но Фенк слышал, что примарх предпочитает тени, и хотел оказать своему новому командиру все возможные почести.
«... »
― Оставьте себе меч, адмирал Фенк, и ваш пост тоже, ― сказал Коракс. ― Мы побудем здесь, пока не закончится приведение Каринэ к Согласию, и потом сразу же уйдем на новую войну. Поднимитесь все, пожалуйста. Мы с вами равны и вместе участвуем в одном и том же восхитительном приключении, объединяя человеческие миры. Ни один мужчина и ни одна женщина не должны склоняться передо мной на колени.
Фенк поднялся на ноги. За его спиной заскрипели кожаные ремни и обувь ― капитаны и шкиперы последовали примеру адмирала. Фенк посмотрел примарху в лицо и ощутил, что чувство страха исчезло. Теперь Коракс был не потрясающим, а всего лишь впечатляющим, как будто укротив собственную ауру. Теперь его лицо было лицом человека ― пусть большого, но человека, а не сверхъестественного создания. И несмотря на то, что он по–прежнему был крупным, а его глаза все еще пристально смотрели на адмирала, Фенк невольно задумался, не нафантазировал ли он сам себе этот ужас.
***
Повинуясь жесту адмирала Фенка, двери плавно открылись, пропуская гостей в обеденную залу, где круглый стол ломился под тяжестью множества блюд с самых разных планет.
― Мы приготовили для вас легкие закуски, милорд.
― Это было необязательно, ― мягко ответил Коракс. ― Наши вкусы довольно просты.
Фенк мысленно отругал себя за ошибку. Коракс вырос в тюрьме, роскошь его не интересовала, и теперь он наверняка почувствовал себя оскорбленным.
― Прошу прощения, милорд. Если вы предпочитаете…
***
― А тебе обязательно надо было об этом напоминать? ― вскинулся Агапито.
― Пока ты будешь завидовать, я буду напоминать, ― невозмутимо ответил Бранн. ― А ты все еще завидуешь.
― Да, немного завидую, ― сознался Агапито. ― Позвать кого–нибудь, чтобы помогли тебе снять доспехи?
― Я не могу оставаться надолго, братец, ― Бранн покачал головой.
― Ненадолго все равно лучше, чем вовсе никак. Хочешь выпить?
― Почему бы и нет?
<Агапито разливает содержимое небольшой алюминиевой бутылки по двум кружкам>
Бранн отхлебнул из кружки. На лице командора появилось странное выражение ― нечто среднее между восторгом и отвращением. Старые тюремные техники по перегону спиртного изменились, но старые привычки никуда не исчезали.
― Надо же, в нем ровно столько градусов, сколько нужно.
― И если выпить его достаточно, то опьянеешь. Даже теперь, ― глаза Агапито сверкнули.
Агапито залпом осушил свою кружку и выдохнул. Физиология космического десанта могла справиться с большинством токсинов, но каторжный самогон, усовершенствованный лучшими умами человечества, был достойным противником даже для нее.
***
— Почему? — спросил Тенсат. — А почему не Механикум, например? Многие считают именно ваше племя виновниками всех своих несчастий.
— Нашей целью является максимальная эффективность. Счастье не входит в перечень важных расчетных факторов, — ответил механикум, медленно вращаясь над землей.
***
Коракс устроил потрясающую демонстрацию силы, чтобы показать, что скрытность — не единственный его талант. Для Коракса выгода от Великого Крестового похода были очевидна — Владыку Воронов вырастили политические диссиденты и он был идеалистом. Он не способен был понять, почему эти люди, даже сталкиваясь с непреодолимыми трудностями, продолжают упорствовать, если им предлагают другую, явно лучшую жизнь. Для Коракса существовала только правда Императора. Фенка не оставляло ощущение, что Кораксу сложно иметь дело с врагами, которые мыслят иным образом, так как он не понимает, что истина у каждого своя. В этом и заключалась слабость примарха.
***
Среди множества чудесных способностей, которыми Император наградил Коракса, был и дар отводить глаза. Некая врожденная способность, психическая, как считал сам примарх, скрывала его присутствие от разумов людей и многих видов ксеносов. Стоило ему сконцентрироваться, и он исчезал с чужих глаз, пока не становился полностью невидимым. Он обнаружил в себе эту силу еще в ранней юности, в лабиринтах тюрем Ликея. Поначалу ему было сложно удерживать концентрацию, но со временем получалось все лучше и лучше. А теперь он мог пользоваться своим даром, чтобы убивать ничего не подозревающих врагов. Они не видели его даже тогда, когда он оказывался у них прямо перед глазами и разрывал их на части.
Будучи по натуре своей независимым мыслителем, Коракс предпочитал заниматься своим делом — не как полевой командир, а как главнокомандующий. Он поощрял независимое мышление и в своих бойцах, и тем самым освобождал себя от необходимости вести их. Очень часто он действовал в одиночку. Его легиону в большинстве случаев необходимо было лишь отвлекать на себя противника, пока примарх наносил решающий удар.
***
Имея возможность свободно передвигаться по вражеской территории, Коракс получал таким образом огромное преимущество. Он мог стоять в командных центрах и слушать, как вражеские генералы ожесточенно спорят о том, каким способом его лучше убить. Он мог пройти вдоль траншей, где солдаты тряслись от одной мысли о встрече с его сыновьями. Люди вели себя совсем по–другому, когда думали, что их никто не видит, и он владел способностью наблюдать за ними в такие минуты. И будь его сердце более жестоким, кто знает, сколько страшных вещей он мог бы сотворить.
И все же этот дар вызывал в душе Коракса смутное беспокойство, но примарх подавлял его. Дар приносил пользу, его предназначение было очевидно, и ни к чему было задаваться вопросом о его происхождении.
Несмотря на то, что отряд был невидим для человеческих глаз, Коракс видел, как двенадцать его воинов бегут высоко вверху, сквозь систему переработки растений. Гвардейцы Ворона были такими же одиночками, как их генетический отец. Те, кто обладал таким же даром, содержались отдельно от остального легиона. Их старались как можно быстрее отделить от остального легиона и сделать Владыками Теней.
***
Кораксу нужно было пройти мимо, но он не смог. Примитивное существо с плетью оскорбляло его.
Он взмыл вверх.
Мостик содрогнулся от его приземления, и надзиратель испуганно обернулся, но ничего не увидел. Он ощущал, что рядом с ним есть что–то большое, но его глаза видели только пустоту, хотя под ногами невидимого хищника скрипел металл, а воздух шел рябью.
Лицо мужчины приобрело характерное выражение — животные инстинкты говорили ему, что за его спиной прячется что–то огромное и опасное. Ноздри Коракса щекотал запах адреналина.
— Кто здесь?! — крикнул надзиратель. Его голос дрожал от страха.
Ответом ему стала смерть. Коракс схватил его за голову и рывком оторвал от земли. Механические пальцы перчатки обхватили череп смертного целиком. Примарх сжимал его так сильно, что надзиратель не мог ни вдохнуть, ни закричать. Он ухватился было рукой за перчатку Коракса, и беззвучно всхлипнул, когда его дрожащие пальцы напоролись на острое лезвие, и, отрезанные, попадали за землю. С обрубков заструилась кровь.
Надзиратель, болтавшийся в руке Коракса над отстойником, был слишком испуган, чтобы почувствовать боль.
Коракс позволил ему увидеть себя, и в тот миг, когда его скрытое шлемом лицо возникло перед надзирателем, его захлестнуло волной чужого ужаса.
— Ни один человек не имеет права отбирать свободу у другого, — проговорил Коракс на каринейском арго.
Силовые когти примарха рассекли мужчине живот, внутренности вывалились в отстойник и окрасили его содержимое в красный. Коракс разжал пальцы, и надзиратель, еще живой, захлебывающийся кашлем, рухнул в резервуар. Раскаленная вонючая жидкость заполнила выпотрошенное брюхо, и надзиратель бесследно сгинул.
— Расплата, — выплюнул Коракс.
***
— А что насчет него? — спросил Кай и указал на марсианского жреца. Жрец ездил на скрипящих гусеницах, заменявших ему ноги, и окуривал консоли чадом горящего масла. — Терра всемилостивая, что этот магос делает?
— Проводит ритуал очищения. Он абсолютно уверен, что консоли не работают не столько из–за повреждений, причиненных легионом, сколько из–за неуважения каринейцев к технике.
— И зачем это?
— Затем, что он, похоже, тоже не знает, как заставить эти штуки работать…
***
— Не смей так со мной разговаривать, Бранн, - ответил Коракс, вкладывая в каждое слово частичку внутренней силы. Дитя теней, Коракс редко позволял врожденному величию засиять сквозь подчеркнуто человеческий облик. Внешне он не изменился, но от него повеяло мощью. Бранн вздрогнул, когда великолепие его владыки волной разошлось в стороны, но не отступил.
***
МОРИТАТ
Феданна Пеккса одолевали темные видения — стаи черных птиц кружили над полями сражений, где застыло все, кроме пирующих падальщиков. Тела лежали друг поверх друга, пронзенные собственным оружием. По пропитанным кровью пустошам, оглаживая лица мертвецов, расползался дым пожаров, подгоняемый сильным ветром.
А затем броня и оружие сражающихся резко преобразились. Мгновение назад их потрепанные металлические доспехи были вычурными и архаичными, плащи, одинаково покрасневшие от крови, покрывала яркая геральдическая вышивка. Окоченевшие пальцы сжимали рукояти клинков, а поверх убитых лежали их мертвые кони. А затем картина изменилась, и воины превратились в легионеров Гвардии Ворона, лежащих под ясным солнцем чужого мира, и их броня была изуродована болтерным огнем, а пальцы каждого из воинов сомкнулись на глотке товарища — древняя битва сменилась братоубийством.
Порой Пеккс смотрел на них сверху, иногда — бродил собственными ногами по землям своих кошмаров, закутанный в пепельно–серые одежды, проваливаясь в кровавую грязь. Он в отчаянии заламывал руки, не имея возможности сделать для убитых хоть что–нибудь, мучимый уверенностью, что мог бы предотвратить эту резню, если бы вмешался раньше. Вина терзала его душу грязными когтями.
К ней примешивалась бессильная злость. Пеккса злило, что он пропустил этот бой. Как и павшие воины, он жаждал крови, жаждал сжечь свою беспомощность и грядущую судьбу на костре боевой ярости.
Эти чувства захлестывали его волной, поднимали из пучины отчаяния, а затем снова бросали вниз, на самое дно.
В те минуты, когда он не скитался по полям сражений, он бродил сквозь серый туман по мрачным лесам, где на голых ветках не было ни одного листка, по костяным пустыням, по городу, где болезненно бледные лица осуждающе смотрели на него из окон, лишенных стекла.
***
— Мы собираемся отправить за ним Моритат.
― И вы пришли, чтобы предложить мне присоединиться к ним. Они — убийцы. Психопаты. Отбросы легиона.
― Верно. Многие из них — рецидивисты, но, тем не менее, есть и такие, кто носит черную метку, как и ты. И некоторые из них смогли оправиться от нее на службе в этом темном братстве.
― Значит, вы приказываете мне присоединиться к ним, капитан?
― Не приказываю, предлагаю. Если хочешь знать мое мнение, то тебе стоит это сделать. Куда больше легионеров избавились от черной метки, сражаясь, а не сидя в камере, глядя в лицо темноте.
― Красивый эвфемизм для фразы «чокнуться и разорвать самого себя на части».
― Не без этого, ― ответил Агапито.
― Конечно же, я соглашусь.
― Я так и думал, ― откликнулся Агапито.
***
Агарт на этой станции наверняка чувствовал себя в безопасности. Но еще никому не удавалось уйти от Гвардии Ворона.
Выпущенные из стартовых катапульт «Тенеброса», абордажные торпеды Моритат устремились к солнцу.
Так близко к звезде мог подлететь только безумец. Впрочем, Моритат были достаточно безумны для этого.
Моритат, сидящий напротив Пеккса, методично бился головой, словно пытаясь вырваться из магнитных креплений. Стук керамита о пласталь становился все быстрее, затем замедлялся, а затем ускорялся снова.
Воин, сидящий позади Пеккса, мрачно усмехнулся.
― Андоро опять разбушевался. Опять. Разбушевался! — прорычал он. В его голосе сквозь смех отчетливо слышалось отчаяние. — Опять головой бьется…
К счастью, остальные двое воинов молчали.
Моритат становились худшие из худших — преступники, каким–то образом угодившие в число рекрутов, убийцы, некогда оказавшиеся на Ликее и снова взявшиеся за старое, те, чьи причуды характера обострились из–за сбоя имплантов, в том числе и такие, кто пал жертвой черной метки. Генетического проклятия Коракса. Некоторые космические десантники комфортнее себя чувствовали в одиночестве, когда остальные братья не мешали им охотиться во тьме и оставаться незамеченными. Они сами просились в Моритат. С этими Пекксу меньше всего хотелось встречаться — он представлял, как они окружают его, дожидаясь, когда он оступится, чтобы можно было разделаться с ним, не дожидаясь официальных приказов.
Воображение рисовало ему черных каркающих птиц, безжалостный водоворот отчаяния захлестывал его, отравляя душу. Умом он все понимал и абстрагировался от этого — ему было мерзко видеть, как сильно черная метка влияет на его состояние, ― но несмотря на все попытки отвлечься, чернота продолжала опутывать его мысли. Он ощущал себя жалким куском бесполезной породы, а свои страдания — золотоносными жилами, которые судьба пытается добыть, разбивая киркой его разум.
Он помнил, какой грустной его жизнь была раньше. Когда он был ребенком, в тюрьмах Ликея было достаточно поводов для отчаяния, но то, что он переживал сейчас, ни шло ни в какое сравнение, и никакой силы воли не хватало, чтобы преодолеть это.
Интерфейс систем доспехов был для Пеккса в новинку — боевое снаряжение Моритат отличалось от обычного. Системы наведения в доспехах Моритат оказались сложнее — они тоже подключились автоматически, не дожидаясь его команды, и дисплей шлема наводнил сумбурный поток информации. Яркие иконки перед его глазами смешивались с силуэтами черных птиц, порожденных его воображением. Ни птицы, ни системы доспеха не давали ему сосредоточиться.
Моритат были самоубийцами — в их ряды попадали те, кто не достоин был служить в легионе, и те, кто должен был искупить свои проступки. Никто не ждал, что они выживут. Усиленные авточувства позволяли Пекксу следить за ситуацией со всех ракурсов. Ему подумалось, что эта и остальные системы нужны были для того, чтобы его мозг постоянно был чем–то занят, не отвлекаясь на видения — стоило ему полностью отдаться сражению, как он с ужасом обнаруживал, что его внутренние кошмары переплетаются с внешним миром. Из динамика вокса раздавались фантомные крики, которые он сперва принимал за настоящие, а однажды, когда он убил офицера защитников Агарта, из груди у того вместо фонтана крови с карканьем вырвалась стая черных птиц.
Коракс кивнул и мрачно, едва заметно, улыбнулся. Улыбка выглядела болезненной ― смех Коракса всегда был искренним, но простая улыбка, казалось, давалась ему с трудом. Жиллиману подумалось, что это оттого, что брат провел детство за решеткой.
***
Жиллиман прилагал столько усилий к соблюдению правил, что Кораксу иногда становилось смешно, насколько отчаянно брат старался всем показать, что в нем начисто отсутствует тяга к показушности. Коракс подозревал, что под личиной рационализатора Жиллиман скрывал огромное эго и отвратительный характер, хотя тут уж не Кораксу было его судить ― у него самого было и то, и другое.
читать дальшеВзглянув в лицо Кораксу, Фенк с трудом удержался от того, чтобы не вздрогнуть. От примарха словно расходилась сокрушительная волна харизмы. Он был теневым охотником, и поговаривали, что его невозможно увидеть до того, как он нанесет удар ― и Фенк невольно задумался, как такое существо вообще может прятаться.
Кожа Коракса была белой как снег, длинные черные волосы свободно ниспадали на плечи, полностью черные глаза поблескивали, отражая окружающий свет. В этих глазах не было видно белка, а радужная оболочка, если она вообще в них была, чернотой не уступала зрачкам. Глаза смотрели прямо на Фенка, проникали в самую душу, и адмирал почувствовал, как у него внутри все сжалось.
― Приглушить свет, ― приказал он, и его голос дрогнул. Оружие его капитанов, едва заметно задрожавших, тихонько зазвенело.
Люмены поблекли, и сияние, окружающее Фенка и его командиров, потухло. Залу заполнил полумрак. Глаза Коракса были созданы самим Императором, они могли легко переносить куда более яркий свет, чем обычные человеческие, но Фенк слышал, что примарх предпочитает тени, и хотел оказать своему новому командиру все возможные почести.
«... »
― Оставьте себе меч, адмирал Фенк, и ваш пост тоже, ― сказал Коракс. ― Мы побудем здесь, пока не закончится приведение Каринэ к Согласию, и потом сразу же уйдем на новую войну. Поднимитесь все, пожалуйста. Мы с вами равны и вместе участвуем в одном и том же восхитительном приключении, объединяя человеческие миры. Ни один мужчина и ни одна женщина не должны склоняться передо мной на колени.
Фенк поднялся на ноги. За его спиной заскрипели кожаные ремни и обувь ― капитаны и шкиперы последовали примеру адмирала. Фенк посмотрел примарху в лицо и ощутил, что чувство страха исчезло. Теперь Коракс был не потрясающим, а всего лишь впечатляющим, как будто укротив собственную ауру. Теперь его лицо было лицом человека ― пусть большого, но человека, а не сверхъестественного создания. И несмотря на то, что он по–прежнему был крупным, а его глаза все еще пристально смотрели на адмирала, Фенк невольно задумался, не нафантазировал ли он сам себе этот ужас.
***
Повинуясь жесту адмирала Фенка, двери плавно открылись, пропуская гостей в обеденную залу, где круглый стол ломился под тяжестью множества блюд с самых разных планет.
― Мы приготовили для вас легкие закуски, милорд.
― Это было необязательно, ― мягко ответил Коракс. ― Наши вкусы довольно просты.
Фенк мысленно отругал себя за ошибку. Коракс вырос в тюрьме, роскошь его не интересовала, и теперь он наверняка почувствовал себя оскорбленным.
― Прошу прощения, милорд. Если вы предпочитаете…
***
― А тебе обязательно надо было об этом напоминать? ― вскинулся Агапито.
― Пока ты будешь завидовать, я буду напоминать, ― невозмутимо ответил Бранн. ― А ты все еще завидуешь.
― Да, немного завидую, ― сознался Агапито. ― Позвать кого–нибудь, чтобы помогли тебе снять доспехи?
― Я не могу оставаться надолго, братец, ― Бранн покачал головой.
― Ненадолго все равно лучше, чем вовсе никак. Хочешь выпить?
― Почему бы и нет?
<Агапито разливает содержимое небольшой алюминиевой бутылки по двум кружкам>
Бранн отхлебнул из кружки. На лице командора появилось странное выражение ― нечто среднее между восторгом и отвращением. Старые тюремные техники по перегону спиртного изменились, но старые привычки никуда не исчезали.
― Надо же, в нем ровно столько градусов, сколько нужно.
― И если выпить его достаточно, то опьянеешь. Даже теперь, ― глаза Агапито сверкнули.
Агапито залпом осушил свою кружку и выдохнул. Физиология космического десанта могла справиться с большинством токсинов, но каторжный самогон, усовершенствованный лучшими умами человечества, был достойным противником даже для нее.
***
— Почему? — спросил Тенсат. — А почему не Механикум, например? Многие считают именно ваше племя виновниками всех своих несчастий.
— Нашей целью является максимальная эффективность. Счастье не входит в перечень важных расчетных факторов, — ответил механикум, медленно вращаясь над землей.
***
Коракс устроил потрясающую демонстрацию силы, чтобы показать, что скрытность — не единственный его талант. Для Коракса выгода от Великого Крестового похода были очевидна — Владыку Воронов вырастили политические диссиденты и он был идеалистом. Он не способен был понять, почему эти люди, даже сталкиваясь с непреодолимыми трудностями, продолжают упорствовать, если им предлагают другую, явно лучшую жизнь. Для Коракса существовала только правда Императора. Фенка не оставляло ощущение, что Кораксу сложно иметь дело с врагами, которые мыслят иным образом, так как он не понимает, что истина у каждого своя. В этом и заключалась слабость примарха.
***
Среди множества чудесных способностей, которыми Император наградил Коракса, был и дар отводить глаза. Некая врожденная способность, психическая, как считал сам примарх, скрывала его присутствие от разумов людей и многих видов ксеносов. Стоило ему сконцентрироваться, и он исчезал с чужих глаз, пока не становился полностью невидимым. Он обнаружил в себе эту силу еще в ранней юности, в лабиринтах тюрем Ликея. Поначалу ему было сложно удерживать концентрацию, но со временем получалось все лучше и лучше. А теперь он мог пользоваться своим даром, чтобы убивать ничего не подозревающих врагов. Они не видели его даже тогда, когда он оказывался у них прямо перед глазами и разрывал их на части.
Будучи по натуре своей независимым мыслителем, Коракс предпочитал заниматься своим делом — не как полевой командир, а как главнокомандующий. Он поощрял независимое мышление и в своих бойцах, и тем самым освобождал себя от необходимости вести их. Очень часто он действовал в одиночку. Его легиону в большинстве случаев необходимо было лишь отвлекать на себя противника, пока примарх наносил решающий удар.
***
Имея возможность свободно передвигаться по вражеской территории, Коракс получал таким образом огромное преимущество. Он мог стоять в командных центрах и слушать, как вражеские генералы ожесточенно спорят о том, каким способом его лучше убить. Он мог пройти вдоль траншей, где солдаты тряслись от одной мысли о встрече с его сыновьями. Люди вели себя совсем по–другому, когда думали, что их никто не видит, и он владел способностью наблюдать за ними в такие минуты. И будь его сердце более жестоким, кто знает, сколько страшных вещей он мог бы сотворить.
И все же этот дар вызывал в душе Коракса смутное беспокойство, но примарх подавлял его. Дар приносил пользу, его предназначение было очевидно, и ни к чему было задаваться вопросом о его происхождении.
Несмотря на то, что отряд был невидим для человеческих глаз, Коракс видел, как двенадцать его воинов бегут высоко вверху, сквозь систему переработки растений. Гвардейцы Ворона были такими же одиночками, как их генетический отец. Те, кто обладал таким же даром, содержались отдельно от остального легиона. Их старались как можно быстрее отделить от остального легиона и сделать Владыками Теней.
***
Кораксу нужно было пройти мимо, но он не смог. Примитивное существо с плетью оскорбляло его.
Он взмыл вверх.
Мостик содрогнулся от его приземления, и надзиратель испуганно обернулся, но ничего не увидел. Он ощущал, что рядом с ним есть что–то большое, но его глаза видели только пустоту, хотя под ногами невидимого хищника скрипел металл, а воздух шел рябью.
Лицо мужчины приобрело характерное выражение — животные инстинкты говорили ему, что за его спиной прячется что–то огромное и опасное. Ноздри Коракса щекотал запах адреналина.
— Кто здесь?! — крикнул надзиратель. Его голос дрожал от страха.
Ответом ему стала смерть. Коракс схватил его за голову и рывком оторвал от земли. Механические пальцы перчатки обхватили череп смертного целиком. Примарх сжимал его так сильно, что надзиратель не мог ни вдохнуть, ни закричать. Он ухватился было рукой за перчатку Коракса, и беззвучно всхлипнул, когда его дрожащие пальцы напоролись на острое лезвие, и, отрезанные, попадали за землю. С обрубков заструилась кровь.
Надзиратель, болтавшийся в руке Коракса над отстойником, был слишком испуган, чтобы почувствовать боль.
Коракс позволил ему увидеть себя, и в тот миг, когда его скрытое шлемом лицо возникло перед надзирателем, его захлестнуло волной чужого ужаса.
— Ни один человек не имеет права отбирать свободу у другого, — проговорил Коракс на каринейском арго.
Силовые когти примарха рассекли мужчине живот, внутренности вывалились в отстойник и окрасили его содержимое в красный. Коракс разжал пальцы, и надзиратель, еще живой, захлебывающийся кашлем, рухнул в резервуар. Раскаленная вонючая жидкость заполнила выпотрошенное брюхо, и надзиратель бесследно сгинул.
— Расплата, — выплюнул Коракс.
***
— А что насчет него? — спросил Кай и указал на марсианского жреца. Жрец ездил на скрипящих гусеницах, заменявших ему ноги, и окуривал консоли чадом горящего масла. — Терра всемилостивая, что этот магос делает?
— Проводит ритуал очищения. Он абсолютно уверен, что консоли не работают не столько из–за повреждений, причиненных легионом, сколько из–за неуважения каринейцев к технике.
— И зачем это?
— Затем, что он, похоже, тоже не знает, как заставить эти штуки работать…
***
— Не смей так со мной разговаривать, Бранн, - ответил Коракс, вкладывая в каждое слово частичку внутренней силы. Дитя теней, Коракс редко позволял врожденному величию засиять сквозь подчеркнуто человеческий облик. Внешне он не изменился, но от него повеяло мощью. Бранн вздрогнул, когда великолепие его владыки волной разошлось в стороны, но не отступил.
***
МОРИТАТ
Феданна Пеккса одолевали темные видения — стаи черных птиц кружили над полями сражений, где застыло все, кроме пирующих падальщиков. Тела лежали друг поверх друга, пронзенные собственным оружием. По пропитанным кровью пустошам, оглаживая лица мертвецов, расползался дым пожаров, подгоняемый сильным ветром.
А затем броня и оружие сражающихся резко преобразились. Мгновение назад их потрепанные металлические доспехи были вычурными и архаичными, плащи, одинаково покрасневшие от крови, покрывала яркая геральдическая вышивка. Окоченевшие пальцы сжимали рукояти клинков, а поверх убитых лежали их мертвые кони. А затем картина изменилась, и воины превратились в легионеров Гвардии Ворона, лежащих под ясным солнцем чужого мира, и их броня была изуродована болтерным огнем, а пальцы каждого из воинов сомкнулись на глотке товарища — древняя битва сменилась братоубийством.
Порой Пеккс смотрел на них сверху, иногда — бродил собственными ногами по землям своих кошмаров, закутанный в пепельно–серые одежды, проваливаясь в кровавую грязь. Он в отчаянии заламывал руки, не имея возможности сделать для убитых хоть что–нибудь, мучимый уверенностью, что мог бы предотвратить эту резню, если бы вмешался раньше. Вина терзала его душу грязными когтями.
К ней примешивалась бессильная злость. Пеккса злило, что он пропустил этот бой. Как и павшие воины, он жаждал крови, жаждал сжечь свою беспомощность и грядущую судьбу на костре боевой ярости.
Эти чувства захлестывали его волной, поднимали из пучины отчаяния, а затем снова бросали вниз, на самое дно.
В те минуты, когда он не скитался по полям сражений, он бродил сквозь серый туман по мрачным лесам, где на голых ветках не было ни одного листка, по костяным пустыням, по городу, где болезненно бледные лица осуждающе смотрели на него из окон, лишенных стекла.
***
— Мы собираемся отправить за ним Моритат.
― И вы пришли, чтобы предложить мне присоединиться к ним. Они — убийцы. Психопаты. Отбросы легиона.
― Верно. Многие из них — рецидивисты, но, тем не менее, есть и такие, кто носит черную метку, как и ты. И некоторые из них смогли оправиться от нее на службе в этом темном братстве.
― Значит, вы приказываете мне присоединиться к ним, капитан?
― Не приказываю, предлагаю. Если хочешь знать мое мнение, то тебе стоит это сделать. Куда больше легионеров избавились от черной метки, сражаясь, а не сидя в камере, глядя в лицо темноте.
― Красивый эвфемизм для фразы «чокнуться и разорвать самого себя на части».
― Не без этого, ― ответил Агапито.
― Конечно же, я соглашусь.
― Я так и думал, ― откликнулся Агапито.
***
Агарт на этой станции наверняка чувствовал себя в безопасности. Но еще никому не удавалось уйти от Гвардии Ворона.
Выпущенные из стартовых катапульт «Тенеброса», абордажные торпеды Моритат устремились к солнцу.
Так близко к звезде мог подлететь только безумец. Впрочем, Моритат были достаточно безумны для этого.
Моритат, сидящий напротив Пеккса, методично бился головой, словно пытаясь вырваться из магнитных креплений. Стук керамита о пласталь становился все быстрее, затем замедлялся, а затем ускорялся снова.
Воин, сидящий позади Пеккса, мрачно усмехнулся.
― Андоро опять разбушевался. Опять. Разбушевался! — прорычал он. В его голосе сквозь смех отчетливо слышалось отчаяние. — Опять головой бьется…
К счастью, остальные двое воинов молчали.
Моритат становились худшие из худших — преступники, каким–то образом угодившие в число рекрутов, убийцы, некогда оказавшиеся на Ликее и снова взявшиеся за старое, те, чьи причуды характера обострились из–за сбоя имплантов, в том числе и такие, кто пал жертвой черной метки. Генетического проклятия Коракса. Некоторые космические десантники комфортнее себя чувствовали в одиночестве, когда остальные братья не мешали им охотиться во тьме и оставаться незамеченными. Они сами просились в Моритат. С этими Пекксу меньше всего хотелось встречаться — он представлял, как они окружают его, дожидаясь, когда он оступится, чтобы можно было разделаться с ним, не дожидаясь официальных приказов.
Воображение рисовало ему черных каркающих птиц, безжалостный водоворот отчаяния захлестывал его, отравляя душу. Умом он все понимал и абстрагировался от этого — ему было мерзко видеть, как сильно черная метка влияет на его состояние, ― но несмотря на все попытки отвлечься, чернота продолжала опутывать его мысли. Он ощущал себя жалким куском бесполезной породы, а свои страдания — золотоносными жилами, которые судьба пытается добыть, разбивая киркой его разум.
Он помнил, какой грустной его жизнь была раньше. Когда он был ребенком, в тюрьмах Ликея было достаточно поводов для отчаяния, но то, что он переживал сейчас, ни шло ни в какое сравнение, и никакой силы воли не хватало, чтобы преодолеть это.
Интерфейс систем доспехов был для Пеккса в новинку — боевое снаряжение Моритат отличалось от обычного. Системы наведения в доспехах Моритат оказались сложнее — они тоже подключились автоматически, не дожидаясь его команды, и дисплей шлема наводнил сумбурный поток информации. Яркие иконки перед его глазами смешивались с силуэтами черных птиц, порожденных его воображением. Ни птицы, ни системы доспеха не давали ему сосредоточиться.
Моритат были самоубийцами — в их ряды попадали те, кто не достоин был служить в легионе, и те, кто должен был искупить свои проступки. Никто не ждал, что они выживут. Усиленные авточувства позволяли Пекксу следить за ситуацией со всех ракурсов. Ему подумалось, что эта и остальные системы нужны были для того, чтобы его мозг постоянно был чем–то занят, не отвлекаясь на видения — стоило ему полностью отдаться сражению, как он с ужасом обнаруживал, что его внутренние кошмары переплетаются с внешним миром. Из динамика вокса раздавались фантомные крики, которые он сперва принимал за настоящие, а однажды, когда он убил офицера защитников Агарта, из груди у того вместо фонтана крови с карканьем вырвалась стая черных птиц.
@темы: warhammer
-
-
26.07.2019 в 08:02Отправлено из приложения Diary.ru для Android
-
-
26.07.2019 в 11:31Или вот как тебе этот факт, что у Коракса душа поэта!
-
-
26.07.2019 в 20:23Отправлено из приложения Diary.ru для Android